— Ваше сиятельство, следуйте за мной, — подскочивший ко мне в холле, слуга предупредительно принял у меня трость и пальто со шляпой, в которую я закинул перчатки и, не глядя, протянул руку с вещами куда-то в сторону. Тут же материализовавшийся рядом слуга чином пониже, забрал у проводника мои вещи и так же незаметно исчез. А мы двинулись в сторону широкой лестницы, ведущей на второй этаж дворца.
— Его сиятельство, князь Старицкий, к государю, — провозгласил слуга, едва мы оказались в приемной личного кабинета Ингваря Святославича. Референт за огромным, но девственно чистым столом, кивнул и, поднявшись, отвесил короткий поклон.
— Доброго дня, Виталий Родионович. Я доложу о вашем приходе его величеству, — прошелестел он, и скрылся за массивной, украшенной затейливой резьбой, дверью, отделяющей кабинет от приемной.
— Государь вас ждет, — заявил референт, спустя минуту вернувшись в приемную.
Покрутив головой, чтобы хоть чуть-чуть ослабить давление жесткого воротника-стойки вицмундира, я глубоко вздохнул и решительно шагнул вперед. Это приглашение во дворец было для меня достаточно неожиданным, так что я просто не знал, к чему готовиться, но на всякий случай… в общем, кто бывал в кабинетах большого начальства, тот меня поймет. Вроде, и не натворил чего-то уж совершенно дикого, но мандраж бьет… И это несмотря на то, что после моего короткого "правления", государь стал относиться ко мне, скорее как к соратнику, вроде того же Рейн-Виленского, к примеру, или Телепнева… С которым и позубоскалить можно, в меру, само собой, и дела вести, не опасаясь камня за пазухой. Поначалу меня это удивляло, потом привык, но мандраж перед вот такими неожиданными встречами, никуда не девался, стабильно накатывая на меня перед дверью его кабинета. Это, как с миной… вроде знакомая конструкция, известная до каждого винтика, но не дай боже саперу расслабиться хоть на миг. И эта добрая знакомая запросто разнесет его в клочья.
— Государь, вы звали меня? Я пришел, — дверь бесшумно закрылась за моей спиной, и я отвесил своему "начальнику" короткий поклон.
— Проходи, Виталий Родионович, проходи… — прогудел Ингварь Святославич из-за маленького, "секретного" стола… Я подошел ближе и государь, смерив меня долгим, абсолютно нечитаемым взглядом, вздохнув, толкнул по лакированной крышке стола какую-то бумагу. — Взгляни… Мне интересно, что ты скажешь по этому поводу.
Аккуратно, двумя пальцами взяв предложенную бумагу, я бегло ее прочел и пожал плечами.
— Полагаю, это донос на меня.
— Четвертый за этот год, князь! — неожиданно рявкнул государь и, вырвав у меня из рук бумагу, зачитал вслух, мастерски подражая гнусавому тону одного из своих придворных лизоблюдов. — …В ответ, сей бесчестный негодяй отхлестал меня ножнами моей же шпаги и, заявив, что в иной просто выкинет меня с балкона, удалился, трусливо уклонившись от вызова на хольмганг! И можешь мне поверить, Виталий Родионович, остальные отличаются от этого доноса лишь в деталях…
— Ваше величество, вы приблизили к себе этих людей, значит, они вам для чего-то нужны. Не могу же я нарушить ваши планы, отправляя их на тот свет, одного за другим? — пожал я плечами.
— Но зачем, скажи мне, зачем ты вообще их позоришь?!
— Прошу прощения, государь… Вы же знаете, я зверею, когда слышу эти чертовы сплетни о Ладе! Сколько лет прошло, а свет никак не угомонится. И ладно бы болтали "старожилы"! Молодежь-то безусая, куда лезет, а? В общем, пусть скажут спасибо, что я никого из них и в самом деле на хольмганг не вызвал.
— А что? Может и стоило бы, а? Распластал бы парочку охламонов своей знаменитой лопатой, глядишь, остальные-то и угомонились бы, — неожиданно тихо предложил государь, совсем не по-монаршьи, подперев щеку кулаком.
— Только в обмен на очередную ссылку в Каменград, — буркнул я, и встрепенулся. Даже мандраж пропал. — Ва-аше величество, а с чего вдруг такое неожиданное внимание? Помнится, за последние два года, я не один десяток высокородных охламонов окоротил, а тут…
— Сын просил, — со вздохом признался государь. — Он, на прошлое Рождество с твоей Беляной познакомился, они же погодки, помнишь… А потом узрел, как ты боярина Мала в окошко вышвырнул… Вот и обеспокоился.
— Вот как… Опасается, стало быть, его высочество, наследник, — протянул я. — Правильно делает. Я ведь на него и Родика спустить могу… с тестем на пару, вот уж кто, действительно, звери лютые. За Белянку, любому высочеству горячих насуют. И вообще, девочке только через месяц тринадцать исполнится! Рано ей еще об амурах думать, пусть выучится спокойно… Вон, графиня Смольянина на нее не нарадуется…
— Да тебя, старый лис, даже Рейн-Виленский уже боится. Весь двор мне запугал. А уж если еще и родственнички пожалуют… — неожиданно фыркнул государь, но тут же посерьезнел. — Учти, как только решу оставить сыну стол, первым делом тебя в отставку отправлю. Негоже государю бояться начальника собственной контрразведки.
— Когда? — тут же встрепенулся я. Вот будет счастье, если с меня этот хомут, наконец, снимут.
— Как ты там говорил? 'Закатай губу', да? Еще лет пятнадцать-двадцать тебе этот воз тащить, не меньше, — прищурившись, усмехнулся государь. Нет, все-таки долгое общение со мной, изрядно испортило речь его величества… И это при том, что я-то в его присутствии, обычно предельно корректен! Вот, как, а?!
— Эх, а счастье было так возможно… — вздохнул я. Но тут Ингварь Святославич посерьезнел и я подобрался. Шутки кончились.
— Ладно, посмеялись и будет. Поведайте-ка мне, господин директор училища, вот о чем… Намедни, заходил ко мне Эдмунд Станиславич, и перед тем как подать в отставку, винился в самоуправстве в том деле с Зееландом. Вы, ничего не хотите мне рассказать?