— А связь?
— Виталий Родионович, ну что тут странного, если проживающая в "Империале" дама, будет слать вам письма с просьбами о встрече? — пожал плечами Мстиславской.
— О, теперь понятно, — протянул я и, задумавшись на минуту, уверенно кивнул. И в самом деле, нет ничего необычного в том, что приехав в Вену я, первым делом, встретился со своей дамой сердца, а после выхода в свет, то есть визита в посольство Нордвик Дан, дабы не нанести урона ее чести, вполне официально въехал в этот самый "Захер"… Все всё понимают, но никто ничего не видел и, соответственно, никто не обвинит в распущенности. Но почему именно "Захер"? Ну и названьице… Неужто, нельзя было подобрать что-то другое?
— Можно. Но, это самый фешенебельный отель в Вене, а вам… — развел руками ротмистр.
— Надо поддерживать репутацию выпнутого в эмиграцию выскочки, нежданно разжившегося титулом, — закончил я за него недосказанную часть предложения.
— Выпнутого? — удивился Мстиславской. — Право, Виталий Родионович, сколько с вами общаюсь, все время узнаю какие-то новые, совершенно невообразимые словечки и фразы.
— Это ты еще не слышал, что я говорю, когда роняю на ногу что-нибудь тяжелое, — вздохнул я.
— Зато наслушался рассказов о вашем красноречии от моих пластунов. Солдаты до сих пор восторженно отзываются о тех высказываниях, что им довелось услышать на лесном испытании… — улыбнулся ротмистр.
— Хм… Лес, что ты хочешь, Ларс Нискинич? — я смущенно пожал плечами. — Мы ж там, чуть не одичали, право слово.
— Полно вам, Виталий Родионович, — отмахнулся Мстиславской. — На фронте, я, порой, и сам этакие коленца загибал, что потом самому стыдно вспоминать было…
Так, потихоньку, от обсуждения дел насущных и обмена новостями, мы перешли к общим воспоминаниям и байкам. Генрих, оказавшийся подручным здешнего агента, принес нам в номер пару бутылок Грюнер Вельтлинера, местного белого вина, потом еще пару… И на этом наши посиделки закончились, поскольку часы пробили девять вечера, а в одиннадцать, как оказалось, ротмистр уже должен быть в порту, и подниматься на борт венедского дирижабля…
Пришлось прощаться. Напоследок, уже перед самым выходом из моего номера, Ларс Нискинич, воровато оглянувшись по сторонам, вдруг протянул мне запечатанный, небольшой, но очень плотный свиток. И, ничего не объяснив, лишь улыбнувшись на прощание, вышел в коридор.
Удивленный, я запер за ним дверь и, смерив взглядом странное послание, осторожно взломал печать, явно снабженную ментальным конструктом, настроенным на мой ореол. То есть, кроме меня, этот свиток никому не открыть, вспыхнет, как магний, и даже пепла не останется.
В моих руках, письмо разделилось на добрую дюжину листов исписанных мелким убористым почерком, увидев который, я судорожно вздохнул и, кое-как добравшись до кресла, принялся жадно "глотать" строчки письма.
Прав был Мстиславской, что не отдал мне это письмо, вместе с остальными бумагами, в этом случае, собеседник из меня был бы аховый. Я перечитал послание раз десять, и не мог думать ни о чем другом. Я бы, наверное, еще и всю ночь проворочался в бессоннице, нащупывая под подушкой драгоценный свиток, но сонный наговор, чудесная штука, и, в отличие от медикаментозных снотворных средств, не имеет никаких побочных действий.
В результате, утро следующего дня я встретил бодрым и выспавшимся. Да еще и в таком радужном настроении, какого у меня не было с того самого злополучного дня в воздушном порту Хольмграда.
Время для визита в посольство было еще слишком ранним, так что я не стал торопиться. Неспешно привел себя в порядок, надел выглаженный и вычищенный здешней обслугой утренний костюм и, дополнив наряд бессменным "барринсом", выуженным из доставленного накануне из привокзальной камеры хранения, чемодана, отправился завтракать. На этот раз, я не стал пользоваться заказом в номер, хотя оговоренный пароль уже и не действовал, так что, можно было не ожидать вместе с завтраком, кого-нибудь из агентов, но мне просто захотелось посидеть в ресторанчике у окна, любуясь видом блистающего под нежарким осенним солнцем города и, может быть, даже угоститься столь любимым здешними жителями меланжем, хоть я и не люблю кофе с молоком…
Собственно, как хотел, так и получилось. Ароматнейшая выпечка, неизменный кофий и тосты с горячим паштетом по рецепту здешнего шеф-повара, вместе составили замечательнейший завтрак.
Расправившись с едой, я передал мою благодарность хозяину кухни и, расплатившись полукроной, отправился на прогулку, благо, пальто с перчатками и шляпу с тростью, я прихватил заблаговременно, еще спускаясь на завтрак.
Ленивая и неспешная прогулка привела меня в старейший парк столицы, и вскоре я понял, что это было, как минимум, неверное решение. Количество раз, когда мне пришлось приподнимать котелок, приветствуя очередное знакомое по Инсбруку лицо, уже через полчаса перевалило за дюжину. Вроде бы немного, но… ведь с каждым нужно не только поздороваться, но и перекинуться хотя бы десятком слов! В общем, ничего удивительного, что спустя час, я обнаружил, что нахожусь не далее как в двухстах метрах от входа… не то что бы я намеревался поставить какой-то рекорд скорости пешего шага на дорожках Городского сада Вены, но… черт возьми! Да черепахи и то быстрее бегают!
Впрочем, это происшествие не смогло так уж сильно повлиять на мое настроение и, споро распрощавшись с очередным встречным знакомцем и его семьей, я совершил ловкий тактический маневр, под названием отступление. Внаглую миновав пару газонов, я вышел на совершенно другую дорожку, не менее ухоженную, чем те, по которым предпочитали прогуливаться уважаемые герры со своими герр… э-э-э, дамами, да. Но у этой тропинки было одно большое преимущество, она была практически пуста.